Иностранный язык с полным правом считается основным инструментом межкультурной коммуникации [16], перевод – каналом, через который осуществляется взаимодействие языков и культур [18, c. 199], а переводчик – бикультурным медиатором, который помогает в общении заполнять когнитивные и коммуникативные лакуны, возникающие при наложении языковых «картин мира» отправителя и получателя речи.

  До недавних пор статус «непереводимого в переводе» [4] сохранялся лишь за случаями более или менее сильного отклонения оригинала от языковой нормы в сторону территориальных либо социальных диалектов [17, c. 124], однако наблюдения за межъязыковой эквивалентностью имен так называемых «культурных концептов», понимаемых как вербализованные и этнокультурно отмеченные мировоззренческие смыслы высокой степени абстрактности, также свидетельствуют об ограничении здесь принципа переводимости: «душа», «тоска», «воля», «удаль» и пр. на другой язык не переводятся, а «транслируются» в иную лингвокультуру (см., например: [7]), т.е. адаптируются к иной «апперцепционной базе» [20, c. 216]. Действительно, при воспроизведении на иностранном языке лексического аналога соответствующего концепта («счастье» – happiness, bonheur, felicidad etc.) воспроизводится лишь «семантическая оболочка» последнего, образованная его дефиниционными признаками, позволяющими отличить этот концепт от смежных видовых образований и не более. Вся же собственно этнокультурная информация – совокупность специфических мировоззренческих представлений языковой личности – за пределы «языкового круга» конкретного этнического языка не выходит.

  С общесемиотической точки зрения перевод как перекодирование может быть не только межъязыковым, но и внутриязыковым: «интерпретацией вербальных знаков с помощью других знаков того же языка» [22, c. 17] – перифразированием. И здесь любопытно проследить за поведением имен «культурных концептов», которые в интервале абстракции межъязыкового сопоставления отправляют к соответствующим синонимическим рядам (полям), образующим их план выражения. Сужение уровня абстракции при внутриязыковом сопоставлении, очевидно, приведет к дезинтеграции синонимического ряда, к значимому расподоблению синонимов и, как следствие, к внутреннему делению самого концепта.

  Перифразирование в межъязыковом переводе («вольный перевод», реферирование, «дайджестирование» как краткий пересказ) в строгом смысле переводом не является, поскольку на выходе не дает текста, адекватного исходному семантически и стилистически. Внедрение в культурное пространство повторного перевода литературного памятника оправдано либо архаичностью существующих переводов, либо ущербностью технического или эстетического исполнения последних.

  Сводный текст четырех Евангелий на основе современного русского перевода Нового Завета – «Книга Жизни» [10] – представляет собой дайджестное переложение агиографической части Нового Завета и создана, очевидно, для «модернизации» канонического перевода библии. Она адресована молодежи, которой, по мысли издателей, трудно воспринимать книжно-литературную и местами архаизированную речь канонического текста, и библейские макаризмы, производные в каноническом переводе от корня «блаж-», полностью заменены в ней на производные от корня «счаст-».

  Однако понижение стилевого регистра, как представляется, затрагивает не только «дух» евангельского слова, лишая его магического и «фасцинирующего» [12, c. 45] воздействия, но и его «букву»: концепт «блаженство» в фидеистическом дискурсе и в религиозном сознании отнюдь не равнозначен концепту «счастье» в обиходной речи и в сознании «обыденном».

  Счастье – это «гибридная категория»: понимается ли оно как «удовлетворение жизнью в целом» (Г. Рэшдолл) или как положительная оценка собственной судьбы – в любом случае здесь присутствует, с одной стороны, состояние духа субъекта, с другой – внешние обстоятельства, его определяющие. Любая из этих двух основных фелицитарных составляющих, в принципе, может отделяться от другой и гипостазироваться: счастье без своего субъективного момента – это удача, везение, фортуна, благополучие, оно же без своего объективного момента – блаженство. Концептуальная ориентация на объективный или субъективный моменты прослеживается в лексическом представлении счастья в древнегреческом языке и в латыни: «эвдемония» противостоит «макарии» как счастье блаженству у Аристотеля, для которого формула «счастливый и блаженный» отнюдь не была плеоназмом [15, c. 65], felicitas не совпадает с beatitudo у схоластов и отцов церкви.

  Субъективная составляющая фелицитарных концептов в зависимости от темперамента человека и интенсивности переживания может колебаться от рассудочного удовлетворения до эйфории и восторга, однако более всего она близка чувству радости, тем более что зачастую счастье с ним просто отождествляется: «Счастье есть состояние устойчивой радости» [11, c. 419]; «Радость и счастье не различные состояния; они отличаются только тем, что радость связана с переживанием единичного факта, а счастье, можно сказать, постоянное и нераздельное переживание радости» [19, c. 147].

  Можно предполагать, что субъективная, «макарическая» составляющая фелицитарного концепта может быть отождествлена с «чистой», сублимированной радостью, из семантики которой удалены пространственно-временные характеристики причины-объекта: блаженство, «нирвана» – это «златоблещушая вечность» (Г. Гессе), независимость от времени, и, тем самым, от страха и надежды.

  В русских евангельских текстах «блаженный» и «блаженство» появились, очевидно, в результате перевода с древнегреческого языка на церковнославянский имен макар/макарос и макариа/макариотис соответственно [8, c. 984; 6, (2, c. 1046–1047)]. Этимологически «блаженный/блажен» – страдательное причастие от старославянского глагола блажити «почитать, хвалить» [21. c. 25].

  Евангельские представления о блаженстве восходят скорее всего к сократо-платоновской фелицитарной концепции, воспроизведенной в учении стоиков, утверждавших, что единственным и самым верным источником счастья является добродетель: in virtute jure posita est vera felicitas – «в добродетели по праву находится истинное счастье». В христианской доктрине место добродетели занимает праведность как неуклонное следование божественным законам и «заповедям Господним», приводящая верующих в состояние высшей духовной удовлетворенности и непрекращающейся радости: «исполнение нравственного закона и дает нам блаженство» [14, (1, c. 346)]. Естественно, полное и ничем не омраченное блаженство на грешной земле недостижимо, оно «принадлежит будущему состоянию, когда окончательно будет совершена победа над адом и смертью» 1, c. 94], вот почему его имя в религиозных текстах чаще всего сопровождается эпитетами «вечное», «небесное», «райское».

  С другой стороны, в православии «блаженствами» называют и сами праведные деяния и воздержания (энкратии) от неправедных дел: «исполнитель дела блажен будет в своем действовании» (Иак.: 1, 25). Девять «заповедей блаженства» провозглашаются Иисусом в Нагорной проповеди в Евангелии от Матфея (Матф.: 5, 2–11).

  Адъективные лексемы, передающие блаженство в религиозном дискурсе, имеют полные и краткие формы и принадлежат тем качественным прилагательным, которые допускают видоизменение качества и превращение его в качественное состояние, причем полные формы обозначают постоянный признак, «мыслимый вне времени» [3, c. 262–263] и легко субстантивируются: «блаженные» – юродивые.

  Блаженным является сам Бог – «блаженный и единый сильный Царь царствующих и Господь господствующих» (1-Тим.: 6, 14-15), который блажен как обладатель высшего блага и праведен по определению: он не может нарушать заповеди, поскольку он сам их устанавливает. К числу блаженных относятся небожители – Богоматерь и ангелы, а также святые, стоящие на выходе к небу, блаженными поминаются «усопшие государи и высшие духовные лица» [5 (1, c. 95)].

  Прижизненное блаженство труднодостижимо и несовершенно, но, тем не менее, возможно. Блаженство и праведность в определенном смысле – низшая ступень святости, награда за простое воздержание от нарушения божественных заповедей, в то время как состояние святости достигается сверхдолжными деяниями [2, c. 245]: «любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего» (Лук.: 6, 35). В православии блаженными называют «сокровенных святых, угодивших Богу втайне, в миру», и «тех святых, святость которых засвидетельствована перед Церковью не столько славою их собственных дел, оставшихся сокровенными, сколько свидетельствами других» [14 (1, c. 346)]. «Блаженными» в православии называют также юродивых – подвижников, избравших по наставлению апостола Павла («если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым – 1 Кор.: 3. 18) особый путь спасения души: отказ от общепринятого образа жизни, скитальчество, добровольное нищенство и принятие образа человека, лишенного здравого ума. Культ блаженных и юродивых составляет специфическую черту православия и генетически связан с феноменом святости [9, c. 73–90]. Положения святых на выходе за орбиту земного свидетельствовало о том, что в неправедной земной действительности праведникам места не находилось, отсюда разрыв с миром насилия, несправедливости и всяческой «кривды». Культ нищенства содержится в евангельских заповедях и притчах, он прописан в Нагорной проповеди – «блаженны нищие (духом)», в апостольских посланиях – «корень всех зол есть сребролюбие» (1 Тим.: 6, 10), в притче о Лазаре (Лук.: 16, 19-26), который, в принципе, и является протагонистом Нагорной проповеди, поскольку принадлежит к числу «малых мира сего» – плачущих, кротких, алчущих и жаждущих правды и изгнанных за неё. Живя в мире, юродивый оставался внутренним отшельником, глас юродивых был народным гласом, через иносказания, невнятные бормотания и намеки, что в глазах верующих было свидетельством языка Святого Духа, юродивые прежде всего обличали пороки мира и сильных его («ругание миру»). «Юродивому» в евангельских текстах соответствует древнегреческое «мерос» – «глупый, неразумный» [8, c. 845], и не случайно в русском фольклоре образ юродивого сближается с образом «Ивана-дурака».

  В случае эксплицитной дискурсной реализации блаженства субъектом этической оценки выступает сам Господь Бог непосредственно или через своих пророков, объект этой оценки представлен пропозицией, отправляющей к поступку протагониста – действию, совершаемому им в условиях свободы воли и нравственного выбора, основанием оценки здесь являются этические нормы – соблюдение заповедей, оператор оценки представлен предикатом «блажен», а обоснование оценки – будущая награда за соблюдение этих норм – содержится в придаточном предложении, вводимом союзами цели, причины, следствия: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Матф.: 5, 3); «Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его» (Иак.: 1, 12); «Се, иду как тать: блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его» (Откр.: 16, 15).

  Если же место протагониста в объектной пропозиции этической оценки занимает неодушевленный предмет, то речь идет, очевидно, о метафоре: «Ваши же блаженны очи, что видят, и уши ваши, что слышат» (Матф.: 16,17); «Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие» (Лук.: 11, 27).

  Предикат «блажен» в речевом употреблении связан с именем концепта «блаженство» в большинстве случаев отношениями вероятностной выводимости: судить с достоверностью о блаженстве как состоянии «высшей духовной удовлетворенности и непрекращающейся радости» может только сам субъект, его испытывающий и передающий его в высказываниях от первого лица, для всех же других – сторонних наблюдателей – чужое блаженство всегда проблематично, и из того, что некто праведен, совсем не обязательно следует, что он что-либо испытывает по этому поводу.

  Краткое прилагательное отмечено предикативностью «само, по самой форме своей» [13, c. 224] и связано с грамматическим временем, он выражает, «что признак в предмете пребывает непостоянно, является временным его состоянием» [3, c. 270]. Тем самым предикат «блажен», как представляется, отправляет к единичному, разовому пребыванию в статусе праведника, представляющему собой лишь ступень в достижении качества «блаженный»: блаженство как состояние святости складывается из целого ряда активных нравственных поступков и воздержаний от греха и зла.

  Список деяний, зафиксированных в библейских макаризмах, которые ведут человека к вечному блаженству и наследованию «Царства Божия», довольно обширен и включает разнородные и разнопорядковые поступки и помыслы.

 Прежде всего, божественные заповеди, как и любой свод этических норм, содержат запреты и предписания, имеющие универсальный характер, следование которым приносит мирскую праведность и святость соответственно [2, c. 241–245], причем запреты провозглашаются главным образом в Ветхом Завете и касаются веропослушания и верности Закону, а евангельские предписания дополняют ветхозаветные Десять Заповедей христианскими верой, надеждой, любовью и «ублажениями» Нагорной проповеди.

 Залогом блаженства, доступным для любого верующего, является «воздержание» (Гал.: 5, 23) от греха: «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных, и не сидит на собрании развратителей» (Псал.: 1, 1); «Блажен человек, которому Господь не вменит греха, и в чьем духе нет лукавства» (Псал.: 31: 2); «Блажен муж, боящийся Господа и крепко любящий заповеди Его» (Псал.: 111: 1); «Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем. Блаженны хранящие откровения Его, всем сердцем ищущие Его» (Псал.: 118: 1,2); «Блажен всякий боящийся Господа, ходящий путями Его» (Псал.: 127: 1); «Итак, дети, послушайте меня; и блаженны те, которые хранят пути мои!» (Прит.: 8, 32); «Блажен человек, который слушает меня, бодрствуя каждый день у ворот моих и стоя на страже у дверей моих!» (Прит.: 8, 34); «А Он сказал: блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его» (Лук.: 11, 28); «Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами» (Откр.: 22, 14).

 Безусловно праведным и даже, наверное, «сверхдолжным» 2, c. 245] является следование библейским предписаниям, требующим активных нравственных действий: «Блажен, кто помышляет о бедном! В день бедствия избавит его Господь» (Псал.: 40, 2); «Блаженны хранящие суд и творящие правду во всякое время!» (Псал.: 105, 3) «Кто презирает ближнего своего, тот грешит; а кто милосерд к бедным, тот блажен» (Прит.: 14, 21); «Кто ведет дело разумно, тот найдет благо, а кто надеется на Господа, тот блажен» (Прит.: 16, 20); «Во всем показал я вам, что, так трудясь, надобно поддерживать слабых и памятовать слова Господа Иисуса, ибо Он Сам сказал: блаженнее давать, нежели принимать» (Деян.: 20, 35); «Но кто вникнет в закон совершенный, закон свободы, и пребудет в нем, тот, будучи не слушателем забывчивым, но исполнителем дела, блажен будет в своем действовании» (Иак.: 1, 25); «И блаженна Уверовавшая, потому что совершится сказанное Ей от Господа» (Лук.: 1, 45).

 Особенно значимы для понимания идеала христианского подвига «блаженства», формулируемые Иисусом Христом в Нагорной проповеди (Матф.: 5, 2-11; Лук.: 6, 21-22):

 «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» – у этой максимы есть по меньшей мере три толкования: «нищие духом» – это смиренные, т.е. считающие себя недостойными, а поэтому стремящиеся святою жизнью удостоиться высших благ небесных [8, c. 46]; «нищие духом» – это люди, искренне признающие себя духовными бедняками, ничего своего не имеющими и ожидающими всего от милосердия Божия (Иоанн Кронштадтский), и, наконец, «нищие духом» – это добровольно нищие, нищие по велению своего духа [12, c. 258].

 «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» – «кроткие» – значит спокойно претерпевающие всякое зло, причиняемое им людьми, охотно прощающие обиды людские и всячески доброжелательствующие врагам своим.

 «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся» – «алчущие и жаждущие правды» – означает стремящиеся жить по христианским законам.

 «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут» – «милостивые» – любящие ближнего.

 «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» – «чистые сердцем» – люди со спокойной совестью, а «жизнь, проходимая с неукоризненной совестью и со смирением, доставляет мир, спокойствие и истинное счастье» (Макарий Оптинский).

 «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими».

 Блаженство достигается не только претворением в жизнь евангельских предписаний, но и стойкостью в вере, которая доказывается страданиями за неё: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» – плачущие о грехах своих или чужих; «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство небесное» – гонимые за веру и благочестие; «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня» (Матф.: 5, 4, 10-11); «Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим его» (Иак.: 1, 12).

 Содержание заповедей носит нормативный, общеобязательный характер, и любой, соблюдающий запреты и предписания, достоин блаженства. Однако эти нормы знают исключения, поскольку блаженными могут быть и грешники – избирательно, по воле Господа, которая неисповедима: «Так и Давид называет блаженным человека, которому Бог вменяет праведность независимо от дел: «Блаженны, чьи беззакония прощены и чьи грехи покрыты; блажен человек, которому Господь не вменит греха» (Рим.: 4, 6-8).

 Поскольку богоизбранность произвольна и не зависит от личных качеств избранника, она сопоставима со случаем, фортуной, удачей – «мирским счастьем», относящимся к «благам земным», что дает основания утверждать, что «на языке Библии блаженный есть не что иное, как синоним счастливому» (архиепископ Кирилл): «Блаженны люди твои и блаженны слуги твои, которые всегда предстоят пред тобою и слышат мудрость твою!» (3-я Царств: 10, 8); «Блажен человек, которого вразумляет Бог, и поэтому наказания Вседержателева не отвергай» (Иов: 5, 17); «Блажен, кого Ты избрал и приблизил, чтоб он жил во дворах Твоих(Псал.: 64, 5); «Блажен народ, у которого Господь есть Бог». (Псал.: 143, 15); «И блажен, кто не соблазнится о Мне». (Матф.: 11, 6); «Блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах» (Матф.: 16, 17); «Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает». (Рим.: 14, 22); «Что стрелы в руке сильного, то сыновья молодые. Блажен человек, который наполнил ими колчан свой!» (Псал.: 126, 5); «Блажен тот раб, которого господин его пришед найдет поступающим так» (Матф.: 24, 46); «Блажен человек, который снискал мудрость, и человек, который приобрел разум!» (Прит.: 3, 13).

 И, наконец, блаженство приравнивается к благословенности, если противозаконные деяния исполняются «во славу Божью»: «Дочь Вавилона, опустошительница! блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмет и разобьёт младенцев твоих о камень!» (Псал.: 136: 8,9).

 Таким образом наблюдения над употреблением предиката «блажен» в канонических библейских текстах свидетельствуют о том, что в высказываниях универсального типа, содержащими формулировки заповедей, он функционирует как оператор положительной этической оценки, связанный с именем «блаженство» отношениями логической выводимости. В тех же случаях, когда высказывание отправляет к конкретным, единичным фактам и не представляет собой формулировку нравственного закона, «блажен» может быть семантическим синонимом «счастлив», сохраняя при этом свою стилистическую отмеченность.

 В тексте «Книги Жизни» лексемы «блаженство», «блаженный», «блажен», «блаженно» полностью отсутствуют, видимо, в силу своей «архаичности» и недоступности «молодежному» пониманию, их место занимают «счастье», «счастливый», «счастлив», «счастливо» соответственно. Однако если «счастлив» более или менее эквивалентно заменяет «блажен» в конкретно референтных высказываниях («Счастлива та мать, что родила Тебя и выкормила!»; «Ваш отец Авраам радовался при мысли, что он увидит Мой день, и он его увидел и был счастлив»; «Счастливы глаза, видящие то, что вы видите»; «Счастлив тот, кто будет пировать в Царстве Бога; «Наступает такое время, когда будут говорить: «Счастливы бесплодные, не рожавшие и не кормившие грудью!»), то этот предикат представляется несколько неуместным в высказываниях, содержащих формулировки заповедей: «Счастливы нищие духом: им принадлежит Небесное Царство»; «Счастливы плачущие: они будут утешены»; «Счастливы кроткие: им будет принадлежать весь мир»; «Счастливы те, кто жаждет праведности: они обретут её»; «Счастливы милосердные: с ними тоже поступят милосердно»; «Счастливы чистые сердцем: они увидят Бога»; «Счастливы те, кто несет людям мир: они будут названы Божьими детьми»; «Счастливы те, кого преследуют за праведность: им принадлежит Небесное Царство»; «Счастливы вы, когда из-за Меня люди будут оскорблять и преследовать вас и говорить о вас всякую ложь».

  Сопоставление макаризмов в каноническом тексте Евангелий и в дайджестном, «модернизированном» переложении последних свидетельствует о том, что «блаженство» и «счастье» как различные ипостаси фелицитарного концепта в фидеистическом дискурсе не являются полностью взаимозаменимыми хотя бы потому, что первое отмечено принадлежностью к религиозному сознанию и включено в систему специфически теистических ассоциаций и представлений, ослабленных или не существующих вовсе в общенародном языке.

 Литература