Выходные данные: Даулетова В. А. Вербальные средства создания автоимиджа: Автореф. дис… канд. филол. наук. Волгоград, 2004. 22 с.

Настоящее исследование посвящено изучению лингвистической реализации концепции автоимиджа на базе биографического дискурса, созданного политическими деятелями России и Великобритании. Тема работы находится на перекрёстке важнейших дисциплинарных областей совре-менной лингвистики (прагматики, социолингвистики, психолингвистики, этнолингвистики, лингвокультурологии, гендерной лингвистики) и обра-щена к рассмотрению вербализованных унифицированных представлений об образе «я» индивида как носителя определённой культуры и гендера.

Актуальность данного исследования определяют следующие факторы.

1) В современном мире возрастает значимость политической коммуникации, от правильной интерпретации которой зависит решение целого ряда социально-политических проблем.
2) Исследования, проводимые в области политического дискурса, широко представлены в коммуникативной лингвистике, однако типы, жанры, категории этого дискурса ещё недостаточно изучены.
3) Жанр политической автобиографии традиционно является объектом исследования литературоведения; его коммуникативный потенциал до сих пор не оценён по достоинству.
4) Модель построения концепции автоимиджа, находящаяся в фокусе внимания психологов, ещё никогда, насколько известно, не рассматривалась с позиций лингвистики и лингвокультурологии.
5) Изучение и систематизация вербальных средств речевого воздействия, реализуемого посредством концепции автоимиджа, позволяет вскрыть механизмы осуществления общения политика с потенциальным электоратом.

Объектом анализа является автоимидж агентов политической коммуникации, концепция которого объективируется в автобиографическом политическом дискурсе.

Предмет исследования выступают вербальные средства реализации концепции автоимиджа политических деятелей двух лингвокультур: русской и британской.

Цель работы заключается в выработке лингвистической автоимиджевой концепции политиков, в выявлении её гендерных и этнических особенностей в русской и британской культурах.

Для достижения данной цели ставятся следующие исследовательские задачи:

1) описать политическую автобиографию как речевой жанр, рассмотреть его тематические, композиционные и стилистические параметры;
2) установить специфику дискурса политической автобиографии;
3) отобрать и систематизировать языковые средства формирования концепции автоимиджа;
4) обозначить гендерные и этноспецифические аспекты автобиографического политического дискурса и его автоимиджевых моделей в сопос-тавительном плане на материале русского и английского языков;
5) разработать способы верификации соответствия построенной концепции автоимиджа объективно сложившемуся публичному имиджу.

Цели и задачи настоящей работы определили выбор исследовательских методов: гипотетико-дедуктивного, дискурсного, контекстуального, сопоставительного анализа; интроспекции; элементов контент-анализа; описательного метода.

Материалом исследования послужили собственно автобиографии, личная переписка, дневники политических деятелей, а также мемуары политических журналистов, публикации в Интернете.

В качестве методологической основы исследования следует рассматривать базовые положения лингвистики текста и теории дискурса (А. Г. Баранов, Р. Водак, Т. ван Дейк, В. И. Карасик, П. Серио, М. Стаббс, Е. И. Шейгал), когнитивной лингвистики (А. Н. Баранов, Дж. Лакофф, П. Б. Паршин), прагмалингвистики (Н. Д. Арутюнова, В. И. Жельвис, Е. И. Шейгал), жанроведения (М. М. Бахтин, В. В. Дементьев, К. Ф. Седов, М. Ю. Федосюк, Т. В. Шмелёва), лингвокультурологии (С. Г. Воркачёв, В. И. Карасик, Г. Г. Слышкин).

Выполненное исследование базируется на следующих положениях, разработанных в лингвистике.

1. Коммуникативный подход к языку предполагает изучение дискурса как текста, погружённого в ситуацию общения и рассматриваемого с позиции социо- и прагмалингвистики (Н. Д. Арутюнова, Э. Бенвенист, Р. Водак, В. И. Карасик, Г. Г. Слышкин, Е. И. Шейгал).
2. Взаимодействие на уровне социальных институтов, с одной стороны, и межличностное общение, с другой, приводит к появлению сложных дискурсивных образований (А. Г. Баранов, Т. ван Дейк, Е. И. Шейгал).
3. Речевое воздействие представляет собой способ изменения интенциональной сферы внутреннего мира человека за счёт модификации отдельных фрагментов структуры его знаний (М. Р. Желтухина, О. С. Иссерс).
4. Семиотическая модель политической коммуникации включает в себя интеграцию, ориентацию и агональность, которые реализуются на уровне знаков, речевых актов и жанров (Е. И. Шейгал).
5. Имидж как свёрнутый текст является одним из знаков политической коммуникации и отмечен манипулятивной спецификой (Р. Б. Бернс, М. Р. Желтухина, О. С. Иссерс, Г. Г. Почепцов).

Научная новизна работы состоит в следующем:

1) Описан жанр политической автобиографии с позиций коммуникативной генристики.
2) Представлена трехкомпонентная лингвистическая модель концепции автоимиджа.
3) Собраны языковые (лексические, грамматические, синтаксические) и речевые (стратегии, тактики, ходы) средства формирования автоимиджа индивида.
4) Зафиксированы национально-культурные и гендерные особенности современного автобиографического политического дискурса в России и Великобритании.

Теоретическая значимость значимость диссертационного исследования заключается в дальнейшем развитии и углублении теорий дискурса и речевого воздействия, в уточнении жанров гибридного характера (институциональный+межличностный виды общения), в освещении национально-культурных параметров политического дискурса, в социолингвистическом моделировании языковой личности политика.

Практическая ценность работы заключается в том, что её результаты могут быть применены в вузовских лекционных курсах по языкознанию, в спецкурсах по лингвистике текста и теории дискурса, социолингвистике, психолингвистике, лингвокультурологии, риторике, стилистике, в практическом курсе делового английского языка, а также могут быть полезны специалистам в области политической и межкультурной коммуникации.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Автоимидж как одна из составляющих понятия «имидж», с одной стороны, и как разновидность имиджа, с другой, представляет собой образ, сложившийся в сознании индивида, отражающий представления личности о своём собственном «я». В его структуру входят три компонента («Собственно Я», «Я со стороны», «Я идеальное»), каждый из которых представлен набором средств языковой реализации.
2. Жанр политической автобиографии, в рамках которого происходит вербализация автоимиджа политических деятелей, является речевым жанром, построенным по определённым тематическим, композиционным и стилистическим канонам.
3. Политическая автобиография – это сложное дискурсивное образование. В соответствии с его коммуникативно-прагматической целью, авто-биографический дискурс относится к политическому институциональному, однако представлен в формате межличностного общения.
4. Концепция автоимиджа политических агентов русской и британской культур гендерно- и национально-обусловлена, что находит своё отражение в выборе и предпочтениях, отданных тем или иным лингвистическим средствам.

Апробация работы. Основные положения и результаты исследования докладывались на научном семинаре «Проблемы лигвоконцептологии» (Краснодар, КубГТУ); на заседаниях кафедры научно-технического перевода КубГТУ (Краснодар); на международных конференциях: «Язык в мире и мир в языке» (Краснодар, КубГУ, апрель 2001), «Филология и культура» (Тамбов, ТГУ, май 2001), «Современная политическая лингвистика» (Екатеринбург, УГПУ, октябрь 2003); на Межвузовской научно-методической конференции «Теория и практика преподавания иностран-ного языка» (Краснодар, КВАИ, февраль 2004); материалы публикаций применялись в вузовском лекционном курсе «Теория и практика перевода в СМИ». По теме диссертации опубликовано 6 работ.

Структура работы определяется её исследовательскими задачами. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения и библиографического списка.

Содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность выбора темы исследования, определяются его объект, предмет, цели и конкретные задачи, научная новизна, теоретическая и практическая значимость, перечисляются методы анализа.

В Главе 1 – «Автоимидж в сфере политической коммуникации и аспекты его изучения» – излагаются основные теоретические и методологические положения, на которые опирается автор диссертации.

Рассматривается политический дискурс (определяются понятия «дискурс», «политический дискурс»; предлагается алгоритм анализа политической коммуникации), представлены характеристики и подходы к изучению речевых жанров, описываются средства речевого воздействия, вводится понятие «имидж» и определяется место автоимиджа в структуре имиджа.

Изменение парадигмы гуманитарного знания в сторону антропоцентризма ознаменовалось активизацией интереса к взаимоотношениям человека и дискурсных форм общения.

Существует ряд определений термина «дискурс», однако в данном диссертационном исследовании дискурс понимается как «речь, погружённая в жизнь» (Арутюнова 1990), и рассматривается в тесном взаимодействии с социальными факторами.

Для определения политического дискурса применяется широкий подход к политической коммуникации, который позволяет причислить к ней «любые речевые образования, субъект, адресат или содержание которых относится к сфере политики» (Шейгал 2000).

Базовый алгоритм изучения дискурса политических автобиографий основан на семиотическом треугольнике (семантика – прагматика – синтактика) и позволяет проанализировать исследуемый тип дискурса с точки зрения системообразующих признаков, основных категорий, концептов и функций, семиотических знаков, прагматических особенностей и жанровых характеристик.

Системность политической коммуникации определяется жанровыми канонами и представляет собой определённый формат, в рамках которого происходит акт самопознания. Широкое понимание речевых жанров предполагает включённость в их понятийную сферу коротких реплик бытового диалога, бытового рассказа, письма, короткой стандартной военной команды, развёрнутого детализированного приказа, деловых документов, публицистических выступлений и всех литературных жанров (Бахтин 1996). Основным направлением в изучении жанров политической коммуникации выбрана коммуникативная генристика, соединяющая в себе такие области исследования речевых жанров, как генристика и жанроведение.

Политический дискурс как разновидность персуазивного дискурса отмечен манипулятивной спецификой, которая выражается в оказании речевого воздействия на адресата с целью внести когнитивные изменения в его картину мира, которые повлекут за собой регуляцию диспозиций и деятельности адресата в пользу адресанта. Речевое воздействие осуществляется посредством коммуникативных стратегий и тактик, суть которых заключается в операции над знаниями адресата, над его ценностными категориями, эмоциями, волей. Необходимым условием успешности речевого воздействия выступает учёт национально-культурных особенностей языковой личности адресата.

Автоимидж определяется как национально и гендерно маркированный образ «я», сложившийся в сознании индивида как собственно личности, так и представителя института. Он является одной из составляющих понятия «имидж», однако, взятый в качестве основного объекта настоящего диссертационного исследования, он приобретает глубину, многогранность и автономность, что выражается в его уникальной структуре (3 компонента: «собственно Я», «Я со стороны» и «Я идеальное») и вербальных средствах его объективации.

В Главе 2 – «Жанр политической автобиографии» – исследуются жанровые характеристики и дискурсные реализации политической автобиографической прозы, в рамках которой происходит реализация концепции автоимиджа представителей политической элиты. В качестве исследовательского материала использованы автобиографии российских (И. Хакамада, Б. Немцов, Е. Гайдар) и британских (М. Тэтчер, А. Кларк, П. Ашдаун) политических деятелей.

Функциональный (коммуникативный) подход к литературным жанрам, а также включённость автобиографических произведений в сферу политической коммуникации оправдывают присвоение политической автобиографии статуса речевого жанра нарративного реминисцентного характера, построенного по определённым тематическим, стилистическим и композиционным канонам.

Жанр политической автобиографии относится к вторичным речевым жанрам, т. к. является сложным дискурсивным образованием с неоднородной структурой. Он включает в себя различные виды первичных жанров (реплики диалога, риторические вопросы) и фрагменты других вторичных жанров (рассказы, авторские рассуждения социально-политического или философского характера, афоризмы, паремии, стихи).

Основной задачей жанра выступает осуществление акта коммуникации между автором/адресантом и читателем/адресатом. В политических автобиографиях чётко прослеживается коммуникативная цель (эксплицитная – пролить свет на ход исторических событий; имплицитная – скорректировать или реанимировать свой публичный имидж), воссозданы образы адресанта (действующее лицо нарратива + рассказчик) и адресата (массовый читатель), очерчено коммуникативное прошлое (рефлексивная ретроспекция имевших место событий профессиональной и частной жизни автора) и будущее (изменение отрицательных и усиление положительных диспозиций адресата по отношению к персоне автобиографа), воплощено событийное содержание (проникновение интимного в социальное и наоборот, связь настоящего с прошлым и будущим), введён определённый языковой формат (литературный язык с элементами разговорно-бытовой лексики и политической терминологии).

Тематически политическая автобиография определяется как описание пройденного жизненного пути автора. Эта центральная тема разбита на ряд традиционных для автобиографического произведения подтем: детство, юность, студенческие годы, самостоятельная жизнь (любовь, брак, семья; работа), зрелость (жизнь в политике) или сценариев: «первое публичное выступление», «победа на выборах», «отставка» и т. п.

Стилистически политическая автобиография представлена публицистическим функциональным стилем, который по оси институциональности (научный – художественный) наиболее близок к художественному стилю, поскольку для автобиографической прозы важнее образность и эмоциональность, а не фактологическая точность. Уникальность жанра политической автобиографии заключается в создании автором образов первого и второго порядка: 1) образа самого себя (self image), который распадается на 3 подвида: реальный, желаемый и со стороны; 2) образов «других» (персонажей). Образы первого и второго порядка неразрывно связаны между собой, т. к. образы персонажей привносят дополнительную информацию в образ протагониста, т. е. самого писателя.

По оси рациональности (деловой – разговорный стиль) политическая автобиография занимает промежуточное положение. Деловой стиль, как правило, возникает в рассуждениях социально-политического или философского характера. К его особенностям можно причислить следующие: наличие штампов, канцеляризмов; упор на пассивные грамматические конструкции; обилие псевдоагенсных конструкций, фантомной лексики, сложносочинённых и сложноподчинённых предложений. Разговорный стиль представлен разговорно-бытовой лексикой, слэнгом; риторическими вопросами; предпочтение отдаётся активным, а не пассивным конструкциям; предложения в основном короткие, простые, усечённые.

Композиционно политическая автобиография обозначена как макронарратив, который строится в виде последовательности функционально-семантических фрагментов текста. В содержательной структуре автобиографического нарратива выделены следующие компоненты: действующие лица – протагонист (рассказчик и главное действующее лицо), антагонист; помощники. Событийная фабула развёртывается в пространственно-временных координатах конкретной ситуации. Событийная структура состоит из Резюме, Описания окружающей обстановки, Осложнения, Развязки, Коды и Оценки. Автобиографический макронарратив включает в себя микронарратив, т. е. рассказы по ходу автобиографического повествования.

Формы, которые приобретает жанр политической автобиографии, представлены собственно автобиографией (мемуарами), дневниками, личной перепиской.

Было выявлено, что доминирующим типом автобиографического дискурса выступает политический дискурс, поскольку его субъект и содержание относятся к сфере политики. Отмечено, что автобиографический дискурс совпадает с политическим в плане системообразующих признаков, функций, знаков семиотического пространства, прагматических характеристик и речевых актов.

1. К системообразующим признакам относятся следующие.

А. Институциональность. В политических автобиографиях институциональность определяется субъектно-адресными отношениями, которые представлены общественно-институциональной коммуникацией (осуществляется через высказывания автора биографической прозы как представителя института/партии), а также коммуникацией между институтом (автобиографом как носителем статусного индекса) и гражданином (отдельно взятым читателем со всей присущей ему системой политических взглядов и предпочтений).

Б. Информативность. С позиций информативности, дискурс политической автобиографии можно рассматривать в рамках противопоставления «информативность – фатика». Критериями информативности считаются небанальность, релевантность и адекватность в подаче информации, а фатика предполагает банальность содержания, эмоциональность и аффективность. Было установлено, что политические автобиографии навязывают читателю иллюзорное чувство новизны, возникающее благодаря передаче якобы до настоящего времени неизвестной фактологической информации. Однако на самом деле, это лишь субъективная, эмоционально окрашенная интерпретация событий, предложенная автором и выдаваемая им же за нечто истинное и разоблачающее.

В. Театральность. Напрямую она связана с теми ролями, которые по ходу развёртывания повествования автор-актёр играет для своих читателей-зрителей.

Г. Смысловая неопределённость, фантомность, фидеистичность, эзотеричность проявляются в автобиографическом политическом дискурсе в моменты реализации своей прагматической интенции.

Д. Динамичность дискурса политической автобиографии выражена в мобильности лексики, что легко проследить, обратившись к автобиографическим произведениям разных временных отрезков и этапов политической жизни.

Е. Фактор масс-медиа отражён в политических автобиографиях опосредованно, через общность массового адресата и сильную субъективную интерпретационную сущность.

2. Функциональную специфику политического дискурса в целом и дискурса политической автобиографии в частности можно рассматривать в двух планах: а) с позиции его ориентации на реализацию той или иной языковой функции; б) с точки зрения его системообразующей интенции.

В первом случае для автобиографического политического дискурса характерно выполнение следующих функций: регулятивной, референтной, креативной, магической. Во втором случае основной функцией автобиографического политического дискурса является инструментальная (борьба за власть, овладение властью, её сохранение, осуществление, стабилизация или перераспределение). Однако по причине своей глобальности она членится на более частные функции, например, такие, как функции социальной солидарности, ориентации и агональности. Они гармонично коррелируют с основными знаками семиотического пространства политического дискурса (знаки ориентации, интеграции и агональности) и накладываются на базовую семиотическую оппозицию «свои – чужие».

3. Наличие прагматических характеристик в дискурсе политических автобиографий обусловлено соображениями политической выгоды. Ложь, полуправда выходят на первый план и лежат в основе многочисленных коммуникативных манипуляционных приёмов. К таковым относятся, во-первых, эвфемизмы («неполная занятость», под которой понимается «безработица»; «скудость культурно-бытового обеспечения», которая камуфлирует прототип «неустроенный быт») и дисфемизмы («провал» вместо «неудавшаяся операция», «разваливаться» вместо нейтрального «ухудшаться»).

Эвфемизмы и дисфемизмы приводят к семантической неопределённости, которая в автобиографическом дискурсе выполняет функцию «вовлечения в сюжетную интригу». Смысл данного приёма заключается в следующем. Адресат, получая имена с неопределённой референцией, нуждается в уточнении этой референции и тем самым задаёт себе вопрос, на который не даётся ответа в тексте («Правда, некоторые деятели, из тех, кто прорвались к власти на волне демократического подъёма (кто?), считают, что им уже пора отмежеваться от реформаторов, сбросить их, как ненужный балласт»).

Ещё одним приёмом оказания манипулятивного воздействия является применение непрототипных вопросов, которые делятся на риторические вопросы с прямой адресацией («Неужели вы всерьёз полагаете, что народ слепо верит предвыборным обещаниям?») и с косвенной адресацией («Лужков несёт в себе стабильность, даже, возможно, некоторый экономический рост. Какие есть основания против него ополчаться?»).

Аргументация также входит в число манипулятивных средств и осуществляется посредством либо текстовых реминисценций, представленных в виде афоризмов, стихов и паремий, либо с помощью аналогий с личным опытом читателя («Вы приходите к врачу и говорите, что у вас болит сердце. А врач авторитетно заявляет, что вы напрасно жалуетесь, потому что кардиограмма у вас в порядке. Но вам-то всё равно плохо, всё равно больно!»).

Дискурс политических автобиографий – благодатная почва для применения техник НЛП, к которым можно отнести следующие: а) умышленное использование пресуппозиций через вводные слова («очевидно», «ясно», «конечно»), модальные операторы («требуется», «должен»), конструкции с «если»; б) перегрузку сознания реципиента информацией или воздействие на разные каналы получения и переработки информации; в) метафоризацию («Если изобразить это в картинках, то больного попытаются поставить на ноги и станут смотреть, что с ним будет. Окажется, что он хорошо и самостоятельно ходит, – назначат его к выписке. Если же он упадёт – продолжат лечение»).

4. Автобиографический политический дискурс в своём речеактовом представлении включает в себя следующие высокочастотные речевые акты: акты положительной самооценки, акты отрицательной оценки оппонента, акты положительной оценки единомышленника, акты опровержения/изобличения во лжи, акты прогноза и акты призыва.

Акты положительной самооценки варьируются от закамуфлированной похвалы самого себя (“The nicest thing in the waiting postbag was a lovely letter from Julian Amery. “I am amazed you survived the Reshuffle. You stick out like a red poppy in the hayfield of mediocrities surrounding you. It is very offensive to them to be original, intelligent, courageous and rich” What a marvelous compliment from someone who has been in public life for almost 40 years”) до открытого хвастовства («Если бы меня заставили работать в отделе пропаганды Министерства обороны, думаю, я нашёл бы способ сделать вооружённые силы романтическими и привлекательными»).

Речевые акты отрицательной оценки оппонента являются отражением агональности политического дискурса. Основная цель – ниспровержение политического соперника. Унижение оппонента осуществляется с помощью иронии, инвектив, сниженной лексики («Статьи профессора Московского института народного хозяйства Р. Хасбулатова привлекли моё внимание ещё в 1988–1989 годах. Напечатанные в «Комсомольской правде», они отражали упрощённое, розовое, в стиле раннего рыночного социализма, видение предстоящих преобразований»).

Наряду с актами отрицательной оценки оппонента присутствуют и акты положительной оценки единомышленника («Чубайс – один из самых талантливых политиков России. Я не собираюсь давать положительную или отрицательную оценку его деятельности, последствиям этой деятельности. Но то, что Чубайс в огромной стране, благодаря своему аппаратному таланту, сумел реализовать беспрецедентную программу приватизации, то, что он осуществил эту программу, несмотря на все нападки, - это, я думаю, шаг, не имеющий аналогов во всей российской истории последних лет»).

Неотъемлемой частью диалога политических противников выступает вербальная реакция на уклонение от истины, т. е. имеют место речевые акты опровержения/изобличения во лжи. Как правило, в автобиографическом политическом дискурсе происходит прямая констатация факта лжи. (“Alan Leaman rang at about 3. 30 to say that GQ magazine had published a scurrilous piece about me being in SIS and having been observed gambolling passionately with a female SIS officer at a training camp in the south of England. Complete fiction”).

Автобиографы склонны делать прогнозы, навязывая своё видение будущего читателю. Обычно автобиографические прогнозы некатегоричны, что объясняется, по всей видимости, осторожностью авторов, связанной с письменной фиксацией прогноза («Боюсь, что положение не исправится до тех пор, пока в России не сформируется гражданское общество»). В связи с преобладающим ретроспективным характером рассматриваемого жанра, в автобиографическом дискурсе часто встречаются прогнозы-ретроспекции, которые представляют собой гипотетическую реконструкцию возможного хода событий прошлого («Эти потери – их не было бы, если бы не существовала проблема информации»).

В дискурсе политической автобиографии акты призыва отличаются сниженной агрессивностью, косвенным характером и представлены в виде советов («Главное – не молчать. Не перекидываться официальными заявлениями. Больше встречаться…»).

Специфика автобиографического политического дискурса заключается в личностно-ориентированном субъективном преломлении оценки представленных в тексте фактов, событий и персонажей. Этим обусловлена отнесённость данного типа дискурса к сфере «разговоров о политике».

Дискурс политической автобиографии является гибридным, поскольку помимо политического дискурса, выступающего в качестве доминанты, он включает в себя и другие виды общения (художественный, бытовой, педагогический, рекламный, научный, военный типы дискурса).

Элементы художественного дискурса в политической автобиографии способствуют повышению читательского интереса, а также активизируют образное восприятие читателем выстраиваемых автором имиджей (своего собственного и сопутствующих персонажей).

В политическом автобиографическом общении бытовой дискурс направлен на установление доверительных отношений с адресатом, создание иллюзии его непосредственного участия в акте коммуникации. Для этого, во-первых, максимально упрощается лексическое и синтаксическое наполнение дискурса (вводится сниженная разговорная лексика: «блефануть», «отлуп», «крутая», «сдвинутые», «училка», «кидать»; идиомы: «пробивать лбом глухие стены», «в глазах черно»; усечённые синтаксические конструкции: «Разумеется с деньгами», «Схватила – и бегом в университет», «Одно из двух»; исключительно разговорное междометие «ну»). Во-вторых, привлекаются риторические вопросы («Ну, а когда у тебя выигрывают краплёными картами?», «Где взять деньги?»). В-третьих, приводятся доходчивые житейские примеры («Недавно я была у одной женщины. Родилась она в Китае, занимается составлением гороскопов и по ним определяет, что происходит у вас в организме. Что со мной, она угадала совершенно точно и сказала при этом: не верьте никому из врачей, кто будет обещать вас полностью от этого вылечить. Такое невозможно. То, что вам небесами положено, всё равно останется при вас. Можно облегчить, можно уменьшить приносимый вред. Но всё равно с этим придётся жить. Вот так я ощущаю и Россию – со всеми её проблемами»).

Педагогический дискурс на пересечении с политическим выступает в своей прескрептивной функции, когда автор-учитель указывает своему читателю-ученику, что нужно делать в той или иной политической ситуации. Основным типом модальности здесь является деонтический, представленный маркерами долженствования («должен», «следует», «необходимо», «надо») («Прогнозы – то, чем должен заниматься политик»; «Действовать надо наверняка»). Таким образом, осуществляется либо формирование, либо перестройка ценностных установок читателя-ученика, которые в дальнейшем дадут о себе знать при следующем политическом выборе.

Предназначение рекламного дискурса в рамках автобиографической политической коммуникации – самореклама и самопродажа автора. Данный замысел реализуется посредством речевых актов положительной самооценки, где адресант намеренно высвечивает все привлекательные качества своей личности: «Я не лучше их (большинства политиков – В. Д.) – я просто другая. Цветы должны быть разные. Я – цветок иного вида, и не сомневаюсь, что моё присутствие тоже необходимо для баланса».

Научный дискурс заявляет о себе терминами из определённой научной сферы. Как правило, это область психологии («завышенная самооценка», «пессимист», «личность деградирует», «гипертрофированное ощущение», «транс», «клинические особенности», «люмпенизированное»). Используя подобного рода вкрапления, автор таким образом стремится зарекомендовать себя человеком хорошо образованным, склонным к научному обоснованию происходящих вокруг него процессов.

Военный дискурс представлен в двух видах: метафорическом и реальном. В первом случае военные метафоры отражают противостояние оппонентов, политическую борьбу за власть («арьергардные бои», «стоять на страже», «борцы», «ходить по минному полю», «бюджетная бомба замедленного действия», «грядущая схватка», «капитуляция политически разгромленных противников»). Во втором случае реальный военный дискурс возникает по ходу автобиографического, когда речь заходит о военных действиях (“Later at 9 p.m. standing outside the hangar we saw a tremendous artillery duel take place about 400 yards away. You could hear the zing of the shrapnel. Out on the airfield, I suddenly realized we were being fired at by automatic rounds. We quickly retreated behind a shelter and watched the firework display for about an hour before going down to a very well-constructed bunker…”). Обилие военной лексики обеспечивает формирование у читателя ощущения опасности происходящего и чувства уважения к автору, который не испугался войны и лично участвовал в разрешении военного конфликта.

Автобиографическому политическому дискурсу присущи как гендерные, так и национально-обусловленные особенности. К показателям гендерного толка следует отнести следующие.

1) Акцент на определённых этапах личной жизни автобиографов: мужчины – период профессионального карьерного роста, женщины – детство (И. Хакамада посвящает описанию детства 24 страницы своей автобиографии: стр. 5–29, М. Тэтчер – 32: стр. 3–34, в то время, как Е. Гайдар о детстве повествует на 12 страницах: стр. 11–22, а Б. Немцов сокращает описание детских лет до 3 страниц: стр. 7–8, 121).

2) Тематическое содержание речи: у мужчин – деньги, бизнес, автомобили (“I noticed a dark red DBC V8 Aston Martin on the slip road with the bonnet open…”; “The order was Volvo Wagon, Rolls Shadow, Rolls Spirit, Range Rover and Mercedes 500 SEC”); у женщин – внешность (наряды, украшения), семья («Как сейчас вижу: блестящий под кожу мини – сарафан на молнии и болгарский джемпер – «лапша»; «к полупрозрачной юбке в цветочек напрашиваются изящные туфельки, а я её соединяю с тяжёлыми чёрными ботинками»; «Сделала косой пробор, как у манекенщицы, уложила волосы в одну сторону, зализала их с помощью желе. Пучок сзади оставался, но я его заматывала цветным платком»).

Этноспецифические характеристики включают в себя расхождения в области языкового наполнения дискурса политических автобиографий (англоязычным автобиографам в большей степени, чем русскоязычным, свойственна тонкость иронических высказываний и метафоричность речи), а также в специфике институциональности (в англоязычных автобиографиях – статусно-ориентированный формат ведения коммуникации с адресатом; в русскоязычных – личностно-ориентированное общение).

Глава 3 – «Лингвистическая реализация концепции автоимиджа в русской и английской биографической прозе» – посвящена отбору и систематизации языковых и речевых средств формирования автоимиджевой модели.

Универсальная концепция автоимиджа включает в себя три составляющие: 1) «собственно Я»; 2) «Я со стороны»; 3) «Я идеальное». Каждая составляющая представлена своим набором языковых (лексических, грамматических, синтаксических) и речевых (стратегий, тактик, ходов) средств реализации. Выбор средств национально обусловлен, что выражается в виде предпочтений и количественных пропорций/соотношений.

Итак, «собственно Я» подразумевает реальную оценку индивидом самого себя, состоит из осознанного восприятия и ценностей «я» и отражено в русскоязычном автобиографическом дискурсе с помощью формальных и семантических приёмов. К формальным приёмам относятся следующие:

1) личное местоимение «я» + набор характеристик («Я абсолютный фаталист»);

2) притяжательное местоимение («мой, моя, моё») + черта характера + предикат («Мой индивидуализм проявил себя полностью»);

3) «у меня есть/у меня нет» + перечень личных и деловых качеств («У меня нет зависти ни к чужим мыслям, ни к чужому успеху»);

4) предикаты внутреннего состояния («Я люблю жизнь, люблю всё новое, люблю танцевать молодёжные танцы, люблю спорт»);

5) алетические модальные глаголы («Я умею держать удар»);

6) идентификация своих через интегрирующие местоимения «мы», «наше» («Но мы же люди интеллигентные»);

7) личное местоимение в 3 л. ед. ч. («Здесь мне хотелось рассказать, как видел всё происходившее молодой учёный из интеллигентной московской семьи»).

Семантические приёмы представлены набором следующих лингвистических средств:

1) метафорического образа себя («Я похож на медведя. То неуклюжий, то злой, то, наоборот, никакой»);

2) присоединения/уподобления («Очень по-родному, спокойно чувствую себя с молодыми управленцами»);

3) противопоставления/контраста («У меня есть подруга – полная мне противоположность. Спокойная, как удав»);

4) выражений жизнеформирующих принципов, ценностей, приоритетов («Мой принцип – без крайней нужды не ввязываться в драку, но если уж ввязался - драться до конца, пока есть силы»);

5) приемлемой/неприемлемой роли («Роль демократического лидера для меня на редкость неудобна, внутренне не моя»);

6) указаний слабостей/сильных сторон («Прекрасно отдаю себе отчёт в своих слабостях как публичного политика, призванного агитировать, объяснять, выигрывать выборы»).

Англоязычный автобиографический дискурс содержит те же лингвистические средства актуализации автоимиджа, что и русскоязычный, однако в меньшем объёме (количественное соотношение средств – 13 : 9, отсутствуют 1, 2, 3 и 6 приёмы семантического порядка).

«Я со стороны» формируется за счёт социального фактора в процессе социализации личности и эксплицируется в русскоязычных автобиографиях посредством речевых актов похвалы и диффамации, реализуемых через коммуникативный ход «апелляция к авторитету», представленный двумя разновидностями показателей: а) лексико-грамматическими и синтаксическими; б) прагматическими.

Первая разновидность показателей включает в себя следующие приёмы:

1) неопределённо-личные конструкции («В Прибалтике меня любят, не скупятся на проявления доверия и других добрых чувств»);

2) текстовые реминисценции в виде определённых средств объективации, а именно: а) прямого цитирования устных высказываний/характеристик/ремарок («Алла тут же заявила Филиппу: «Теперь ты понял, почему я за тебя замуж вышла? Потому, что ты похож на Немцова»); б) прямого цитирования письменных текстов («Закон о Хакамаде»: «Хакамада – это устойчивая система изменений иррационального и рационального…»); в) стилизации под прямую речь («Впервые мне это высказал открытым текстом один из моих мужей. Ты что, ханжа? Или полная дура? Или другое»); г) пересказа («Маша иногда грустит, говорит, что, выходя замуж за надёжного внука Павла Петровича Бажова, совершенно не ждала от меня приключений в стиле Аркадия Гайдара»);

3) лексемы «образ/репутация» («… сложилась научная репутация»).

Ко второй разновидности можно отнести следующие приёмы:

1) упоминание своих прозвищ и ярлыков, сформировавшихся в массовом сознании (И. Хакамаду коллеги прозвали «анфан террибль», а Б. Немцова – «кудрявым»);

2) референцию к стереотипам («А тут Гайдар. Раз Гайдар – значит по блату»);

3) языковую фиксацию реакции аудитории («Кто-то из собравшихся спрашивает меня о моём вероисповедании. Я откровенно отвечаю – агностик. Зал изумлён, а сопровождающие меня московские коллеги не могут спрятать улыбки»).

Англоязычные автобиографии демонстрируют более богатый арсенал лингвистических средств, которые, помимо вышеназванных, содержат и следующие элементы: реализацию эпистемической модальности (“Perhaps sometimes they think that I am going off my head”); вербализацию подтекста (“The unspoken implication was that this was all that could be expected of a grocer’s daughter”); умозаключения, сделанные на основе поведенческой реакции окружающих по отношению к автобиографу (“As I entered the businessmen stopped talking and looked at me. Most were complacent: “Hur, hur, he’s already blotted his copybook”) (количественное соотношение средств – 6 : 9). В плане предпочтений излюбленными приёмами русских политиков является использование неопределённо-личных конструкций и текстовых реминисценций, а британцы наиболее часто прибегают к языковой фиксации реакции аудитории и также, как и русские, к текстовым реминисценциям.

«Я идеальное» подразумевает наличие определённых составляющих (личные качества индивида, система ценностей, диспозиций, отношение к базовым оценочным категориям), которые входили бы в концепцию желаемого «я» его носителя, а также коррелировали бы с принятыми в данном социуме культурными и моральными предпосылками/нормами. «Я идеальное» распадается на «Я идеальное гармонизирующее» («Я идеальное» как отражение комфортного внутреннего состояния личности автобиографа) и «Я идеальное прагматическое» («Я идеальное» с позиций избирателя).

«Я идеальное гармонизирующее» в автобиографиях российских и британских политиков реализуется посредством стратегии «автоидеализации», а «Я идеальное прагматическое» – с помощью стратегии «автопрезентации».

В русскоязычных и англоязычных политических автобиографиях стратегия автоидеализации представлена рядом коммуникативных ходов.

Коммуникативный ход 1. «У меня есть нечто, что бы я хотел сохранить в себе». Данный ход отражает положительную оценку адресанта своих качеств, убеждений, позиций. В русской автобиографической прозе его успех обеспечивают следующие маркеры причастности: а) позитивно окрашенные наречия («уютно», «комфортно», «интересно»); б) когнитивные предикаты («не мыслю себя без…», «склонен к…»); в) экспрессивные мелиоративные существительные («слабость», «блаженство»); г) предикаты долженствования («важно», «необходимо», «нужно»); д) сослагательное наклонение («не чувствовал бы себя»). В английских автобиографических произведениях удовлетворение самим собой эксплицируется с помощью следующих средств: а) глагола “to be” (Present Simple/Past Simple) + именная часть предиката (“happy”, “proud”); б) предиката “to hope”, программирующего желаемое будущее; в) положительно маркированных прилагательных (“the best”); г) сослагательного наклонения.

Коммуникативный ход 2. «У меня есть нечто, что меня не устраивает в себе". Посредством данного хода осуществляется отрицательная оценка негативных и вызывающих субъективное неодобрение составляющих личности автора. В русскоязычных автобиографиях к лингвистическим средствам, помогающим реализовать проекцию обозначенной оценки, относятся маркеры отчуждённости, а именно: а) устойчивые выражения («не по душе», «не в восторге»); б) прилагательные с отрицательной оценкой («убогий», «невзрачный», «безобразный», «некрасивый», «неприятный»); в) автоярлыки («училка», «Серая Мышь»); г) существительные с отрицательной коннотацией («идиотизм», «угнетённость», «подавленность», «замкнутость»); д) эмотивные предикаты либо с отрицательной частицей «не», либо с минимизатором «мало» («не устраивает», «не люблю», «не подходит», «мало привлекает»). В англоязычных автобиографиях неудовлетворённость собой передаётся с помощью следующих приёмов: а) словосочетаний, в семантической структуре которых присутствует сема «боль» (“twinges of pain”, “dreadful signs”); б) негативно маркированной и сниженной лексики (“bored”, “stained”, “shit-heap”, “fuck”).

Коммуникативный ход 3. «У меня нет чего-то, что бы я хотел иметь». Данный коммуникативный ход указывает на те качества и черты личности, которые ей не присущи, но необходимы для личностного душевного равновесия, для удовлетворения собой. В русскоязычных автобиографических произведениях автор заявляет о пожеланиях самому себе с помощью следующих средств: а) предикатов внутреннего состояния («жалею», «мечтаю», «хочу»); б) сослагательного наклонения («выбрал бы», «можно было бы»). В англоязычной автобиографической прозе ответ на вопрос «Что мне не хватает для счастья?» даётся с помощью средств: а) предиката “like” в сослагательном наклонении (“I’d like to revert to old Ischian Al”); б) лексем, реализующих значение «тоска» (“nostalgic”, “delicious pain”); в) лексем, со значением «стыд» (“to my shame”).

Коммуникативный ход 4. «У меня нет чего-то, что мне не нравится». Этот коммуникативный ход даёт автору возможность заявить об отсутствии в своей концепции автоимиджа определённых, как правило, негативных черт. Лингвистически, такого рода посыл передаётся в русских автобиографических произведениях с помощью предиката «хотеть» с отрицательной частицей «не» или его синонимичного коррелята «не иметь желания», которые могут усиливаться наречиями-абсолютами «совсем», «никогда» («Я совсем не хочу, чтобы во мне видели некую железную леди»). В англоязычных политических автобиографиях данный коммуникативный ход не имеет языкового воплощения.

Стратегия «идеальной автопрезентации» направлена на манипуляцию общественным мнением. Данная стратегия представлена двумя речевыми тактиками, которые позволяют реализовать прагматический аспект «Я идеального»: тактикой соответствия адресату и тактикой самовозвеличивания.

Суть первой тактики заключается в игре адресанта на предрасположенности адресата верить знакомому, родному. С этих позиций в автобиографическом политическом дискурсе широко применяют следующие приёмы: а) ссылки на личный опыт, в основном неудачный, с апелляцией к чувству жалости и сочувствия («Я слишком долго жила в бедности»); б) детализацию (М. Тэтчер во всех подробностях описывает бакалейный магазин своего отца и свои обязанности в нём); в) концепты высших общечеловеческих ценностей (Семья, Бог, Счастье).

Вторая тактика (самовозвеличивания) основана на Принципе Вежливости (Brown, Levinson 1987), в частности, на максиме скромности (modesty maxim). Её суть заключается в том, чтобы минимизировать похвалу себя и максимизировать неудовлетворённость собой. Данный замысел реализуется с помощью следующих приёмов: а) выдвижения определённых положительных характеристик, исходящих из уст авторитетного человека, за которыми следует комментарий автора, призванный якобы опровергнуть то, что было сказано о нём (“Margaret Thatcher said, “I need someone with a presence, charm, someone different and, of course, with a brilliant brain” (No, really); б) вербализации эпистемической модальности («к нашему удивлению», «наверное», «как мне кажется»); в) слов-минимизаторов «некоторые/несколько» (“some”); г) вкраплений в автобиографический политический дискурс педагогического с помощью деонтической модальности («Советую не горячиться особо»; “I believe we should judge people on merit, and not on background”), авторских афоризмов (“Novelty always drains the stamina”); д) ключевых слов дискурса.

Таким образом, на базе изучения лингвистических средств реализации трёх составляющих концепции автоимиджа были очерчены автообразы (в трёх срезах) шести политических деятелей. Были получены следующие результаты (отобраны наиболее чёткие и первостепенные имиджи), которые отражены в Таблице № 1.

Систематизация представленных автообразов позволяет говорить о почти стопроцентном совпадении имиджей из области «собственно Я», «Я со стороны» и «Я идеального прагматического», что можно объяснить следующими факторами: а) (в случае двух первых «Я») свободой выбора именно той позиции окружающих по отношению к себе, которая приятна и импонирует автобиографу; б) прагматической интенцией автора. «Я идеальное гармонизирующее» в большинстве случаев не коррелирует с вышеупомянутыми образами, причина чего кроется в самой идее данной составляющей, а именно, в мысленном обращении к сфере идеального, недосягаемого. Когда же происходит совпадение трёх образов (И. Хакамада, Е. Гайдар, частично М. Тэтчер, П. Ашдаун), это означает, что личность уже обладает тем или иным качеством, состоянием, и просто желает его усилить.

К национально-обусловленным особенностям вербализации концепции автоимиджа представителей двух культур можно отнести и следующие:

а) акцент на определённых качествах автобиографов (профессиональные качества – в англоязычных автобиографиях; личные качества – в русскоязычных автобиографиях);

б) степень навязчивости/ненавязчивости суждений (англичане предоставляют видимую свободу читателю в плане формирования своих собственных умозаключений (эпистемическая модальность); русские автобиографы более авторитарны, категоричны и прямолинейны);

в) составляющие ценностных концептов (апелляция к внешней, прагматической составляющей концептов Счастье, Бог, Семья – в англоязычных автобиографиях; манипулирование внутренней, межличностной составляющей – у русскоязычных автобиографов).

Таблица 1

Помимо лингвокультурологических отличий анализ автоимиджа показал и гендерные особенности, влияющие на его формирование. Они отмечены общемировой тенденцией антропологического сдвига, когда женщины всё больше становятся похожими на мужчин, перекладывая на себя их полномочия. Женщины проникаются духом мускулинности и прекрасно адаптируются к традиционно мужской роли политика. А мужчины в свою очередь более ощутимо подвержены женским эмоциональным состояниям (депрессиям, фрустрациям, срывам) и склонны тяготиться ответственностью и властью.

В главе разработаны способы верификации соответствия построенных концепций автоимиджа шести политических деятелей (И. Хакамады, Б. Немцова, Е. Гайдара, М. Тэтчер, П. Ашдауна, А. Кларка) их объективно сложившимся публичным имиджам. Полученные концепции автоимиджа, во-первых, сопоставлены с речевыми портретами соответствующих политиков. В результате обнаружено их значительное несовпадение, что свидетельствует, видимо, об отсутствии объективности и тенденции к приукрашиванию, свойственных автоимиджу. Во-вторых, сопоставлению подверглись концепции автоимиджа, предложенные в автобиографических произведениях, и публичные имиджи вышеназванных политических деятелей, представленные в СМИ. Результаты оказались противоречивыми: 50% совпадения и 50% расхождения, что обусловлено способностью или неспособностью личности политика превращать свои недостатки в достоинства и яркие грани своего популярного имиджа.

В заключении диссертации подводятся итоги проведённых наблюдений по каждой заявленной во введении задаче, а также намечаются пути и перспективы дальнейших исследований (лингвистическая модель неперсонифицированного типа имиджа (корпоративный имидж организаций в сфере бизнеса и политики); взаимодействие институциональных и неинституциональных дискурсов; маргинальные жанры политического дискурса).

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Даулетова В.А. Россия – США: миф и личность // Язык в мире и мир в языке: Материалы Международной научной конференции. – Краснодар: Кубан. гос. ун-т, 2001. – С. 142–143. (0,1 п.л.).
2. Даулетова В.А. Культурные стереотипы – основа политического имиджа // Филология и культура: Материалы III-й международной научной конференции. – Тамбов: Тамбовский гос. ун-т им. Державина, 2001. – С. 151–152. (0,1 п.л.).
3. Даулетова В.А. Дискурсные реализации политической автобиографии // Современная политическая лингвистика: Материалы международной научной конференции. – Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2003. – С. 49–50. (0,1 п.л.).
4. Даулетова В.А. Прагматические особенности автобиографического политического дискурса // Образование, наука, творчество. – Вып. 1. – Армавир: Адыгская (Черкесская) Международная академия наук, 2003. – С. 58–63. (0,4 п.л.).
5. Даулетова В.А. Автоимидж языковой личности // Язык и межкультурная коммуникация. – № 2. – Майкоп: Адыгейский гос. ун-т, 2004. – С. 42–47. (0,4 п.л.).
6. Даулетова В.А. Политическое «брэндостроительство» // Теория и практика преподавания иностранного языка: Материалы IV Межвузовской научно-методической конференции. – Краснодар: КВАИ, 2004. – С. 33–40. (0,5 п.л.).
7. Даулетова В.А. Языковая личность и «я» (на материале политических автобиографий) // Языки и транснациональные проблемы: Мат-лы 1 междунар. научн. конф. 22-24 апреля 2004 года. Т. 2. М.-Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2004. С. 199–205. (0,4 п.л.).